Можно ли обозначить границы понятия «христианская литература»?
Границы можно обозначать по-разному. В самом широком смысле христианская литература — это литература, основанная на ценностях христианской цивилизации. Под христианской литературой нельзя понимать только литературу на церковную или околоцерковную тематику: в таком случае Лесков будет христианским автором, а Пушкин — не будет, потому что в «Запечатленном ангеле» или в «Соборянах» огромное количество реалий церковной жизни, а в «Евгении Онегине» её нет вообще.
Я бы не сводил христианскую литературу только к кругу авторов, которые ставят своей сознательной целью донесение до читателя тех или иных христианских ценностей. Иначе Достоевский после ссылки — христианский автор, а до ссылки — непонятно, какой; Диккенс или Ивлин Во — христианские авторы, а большинство французских и немецких классиков к христианской литературе уже не относятся. Ставил ли себе Стендаль задачей утверждение христианских ценностей? Нет, он был атеистом, но сказать, что его творчество не относится к христианской цивилизации — значит сделать очень решительное заявление.
В этом смысле нельзя ограничивать христианскую литературу кругом авторов, неповреждённость мировоззрения и конфессиональная чистота которых несомненна. Всё-таки литература — это не богословие. От богослова мы должны требовать догматической строгости, от писателя — не вправе. Никос Казандзакис — человек фактически с участью Льва Толстого: он был поставлен вне видимой ограды Церкви. Тем не менее, в Греции трудно найти регион, где бы не было либо памятника Казандзакису, либо улицы Казандзакиса, потому что это писатель очень большой глубины, поднимающий вопросы, мировоззренчески связанные с христианством.
Можно даже идти от противного: в христианскую литературу не попадают авторы, выросшие в мусульманской, иудейской, буддийской, синтоистской традиции и авторы богоборческо-атеистического направления — те, которые своё творчество в основном объёме противопоставляют христианству. Демьян Бедный безусловно не попадает в христианскую литературу, а Максим Горький скорее попадает, потому что в лучших его произведениях много того, что возводит нас к русской классической литературе, неотделимой от христианских ценностей. Очень многие советские авторы, видимым образом никак не относившиеся к христианской традиции, сохраняли в душе христианство. Можно назвать Шолохова в его лучших произведениях, в более новое время — Виктора Астафьева.
У Белова в «Воспитании по Доктору Споку» представлена позднесоветская интеллигенция со всеми её бедами и драмами, но иной раз и от обратного можно вести человека к внутреннему прозрению. «Печальный детектив» Астафьева — какая сильная вещь, внутренне побуждающая задуматься над мировоззренческими основами жизни! Это побуждение задуматься мне кажется важнее прописывания рецептов и надиктовывания ответов, которые мы иной раз видим в текстах авторов, декларативно именующих себя православными.
